Но потерять кусок из-за сумасшедшего ноута было бы обидно~
Мне жаль, моя золотая…
Тихое мяуканье над ухом с каждым разом становилось более навязчивым. Кто-то скользнул совсем рядом, по-свойски прошелся мягкими лапами и уселся у протянутой руки, глухо выражая свое недовольство. Женщина на постели даже не шелохнулась, вымотанная длинной и наверняка жаркой ночью.
- Я увел твою хозяйку? - Цзин коротко усмехнулся, хмурясь и лениво сдувая с лица упавшие алые пряди. Как вино, которого было слишком много недавним вечером. Кошка смерила его яростным взглядом, ее хвост качнулся и раздвоился, раздраженно забив по постели.
- Оу, тогда тебе следовало быть шустрее, - Цзин легко поднял руку, поддев пальцем кошачий нос, так быстро, чтобы успеть увернуться от зубов, и, наконец, сел, переводя взгляд на собственный, едва державшийся на поясе, халат. Ему это давно уже наскучило.
- Отдать ее тебе? Делай, что пожелаешь, - темная ткань скользнула на пол, не тревожа глубокий сон женщины, и ее ночной гость покинул комнату, оставляя шипящую двухвостую кошку наедине со своей бессильной злостью.
Прохлада раннего утра встретила тишиной. Ни слуг, ни припозднившихся гуляк, только странно тихие улицы столицы, окутанные туманом предрассветных часов. Синчен редко пребывала в спокойствии, Звездный город не спал ночами, предпочитая сну шумные праздники, а квартал удовольствий Хэйен-ран никогда не закрывал дверей.
Полы халата, оставленные без должного внимания, подметали каменную кладку садовой дорожки. Золото узора грозилось покрыться пылью и испортиться, потускнев насовсем, но владельца одежд все это, казалось, совершенно не заботило. Следом за узорчатой тканью стелился и длинный рукав, давно уже съехавший с плеча. Цзину не было холодно, не было печально или больно. Ему было скучно, всего лишь скучно, и даже дорогое вино не скрашивало это чувство.
- Приходи бери зовущую, скорбящую…
Цзин остановился. В тишине сада не было никого, кто мог бы говорить или петь в столь ранний час. Юноша хмыкнул и еще раз обвел взглядом ближайшие цветочные заросли. Глупости, он бы давно заметил человека.
- Ту, что тебе дорогу выткала, выстелила.
- Кто ты? – сад по-прежнему молчал, хотя голос раздавался будто и не отсюда. Он был тихим и гулким одновременно, он был надрывным, переполненным надеждой и скорбным смирением. Цзин качнул головой, отгоняя наваждение прочь – то, что было в этих словах ему совершенно не нравилось – и решил для себя, что последний кувшин вина был, пожалуй, лишним.
Тонкое птичье пение прорезалось сквозь начинавшую давить тишину раннего сада, оповещая о том, что рассвет почти наступил и первые солнечные лучи скоро коснутся этой земли. Цзин поднял голову, прислушался, но голос уже исчез, не оставив о себе ни памяти, ни отзвука. Постояв так еще немного, юноша усмехнулся, пространно пожимая плечами, и шагнул дальше, сходя, наконец, с дорожки на мокрую от росы траву, смывая с полов халата несуществующую пыль.
- Каахто!!!
На этот раз он уже не усмехался.
Он смеялся, почти не слышно, закрыв лицо оставшимся на плече рукавом.
- Какая шумная женщина, - почти протянул Цзин, наконец, успокаиваясь и глядя куда-то в даль поверх расшитой темной ткани. Далекие горы укрывал снег, не такой холодный, как на дальних и темных землях, но тоже вечный. Там, сразу за ними, тянулась великая степь, огромное кочевое царство, граница, разделившая два мира.
- Что ж, если Он не желает явиться на твой зов, тогда я приму его, моя золотая.
***
Дым стелился по льду непроглядным и вязким туманом. Он заполнил собой небольшой пролесок, сделав из него неприступную стену, которая легко пришлась бы не по зубам и коню и воину.
Цзин поморщился, в который раз прикрывая лицо рукавом, под которым постепенно гасли крохотные голубоватые огоньки – вещий огонь, пламя ведомых.
Там, за лесной стеной, в ночное небо летели искры, яркими всполохами касаясь облаков и верхушек деревьев. Он явился сюда, не подозревая, зачем пришел
- Неужели ты прогневала мир настолько, что кроме меня больше некому было прийти на зов? – дымный саван смолчал, да и голоса больше не было. Та, кто смогла докричаться, была далеко. Слишком далеко даже для его возможностей.
Единственное, что совершенно точно было там, куда он явился, последовав за надрывным криком, было лишь льдом и снегом, тянувшимся на далекие мили вокруг. Ни души, ни человека, ни кого-то еще, кто мог бы откликнуться. Ее слышал каждый, кто вхож на Дорогу, но пришел лишь он.
Темные полы халата покрыл иней, очертил узоры, желая оставить себе, будто ему было мало подношений, будто ему не хватало того, кто лежал на промерзшей земле. Слишком маленькая жертва для ледяных богов.
- Ребенок... – Цзин обреченно вздохнул, опуская руку и без особого интереса глядя на фигурку у его ног, - Это даже не девочка, как скучно. Просишь спасти его? В прочем, он такой маленький и совсем замерз...
Ладонь потянулась сама, и юноша поддался этому порыву, опускаясь на посеревший от дыма и пепла, снег. Длинные пальцы коснулись покрытых инеем темных прядей, легко погладили, но ребенок не двинулся, будто бы давно уснул глубоко и надолго. Воздух едва заметно качнулся, расходясь невидимыми кругами, и пространство крохотного круга окутало тепло.
Цзин поднял голову, откинув с лица упавшие алые пряди и, бросив последний взгляд на зарево пожала за лесом, легко подхватил ребенка на руки, прижимая к открытой груди. Мальчик выдохнул, не проснулся, но потянулся к живому теплу, едва ли не обжигая холодом собственной кожи. Цзин усмехнулся.
- Мне жаль, моя золотая… Но так и быть, я заберу твоего ребенка.
Дым рассеивался, впитывался в лед, кружил над проталиной, будто прозрачными пальцами касаясь пожухлой травы. Зарево пожара почти погасло, не тронув пролесок, оно потянулось к небу, но не смогло достигнуть, вынужденное отступить и вернуться к началу.
Север замолк. Не было ни голосов, ни песен, не было глухого рокота барабанов и свиста охотничьих стрел. Север вымер, не пережив долгую ночь, и только солнце, вернувшееся спустя луны солнце, осветило его конец. Рассвет рассыпался на три, провожая новым заревом уходящую зиму.